Интервью с отельерами

Безусловно, святых отцов читать нужно, и это очень важно: это вещь почти столь же необходимая, сколь чтение Священного Писания. Но для того, чтобы понять, в чем заключается наш грех в той или иной ситуации, его назвать и охарактеризовать, знать святоотеческую литературу вдоль и поперек необязательно. Вот мы приходим на исповедь и не знаем, как назвать то, что мы вроде бы сделали не так. Очень просто: надо представить себе, что это сделали не мы, а сделал другой человек по отношению к нам. И наш ум тотчас же выделит то, что является грехом, то, чем мы недовольны.
 

А что здесь может быть сложно сформулировать? Если вы что-то не так сказали, то сядьте и разберитесь: что вы не так сказали и почему. И вы достаточно быстро придете к выводу: вы что-то сказали не так потому, что превознеслись над человеком, или же вы при этом испытывали малодушие, или же вы сказали что-то не так, потому что преследовали какие-то свои корыстные интересы. Если вы действительно хотите разобраться, то очень быстро найдете для себя ответ. И когда придете на исповедь, вам будет очень легко сказать: я вот в этом разговоре проявила лукавство, потому что преследовала определенную цель и эта цель для меня затмила правду. А вот в этой ситуации я ничего не сказала неверного, ложного, но была небрежна, невнимательна к другому человеку и причинила ему этим боль, потому что я об этом человеке не думала, а думала о себе. Это не так сложно. Это рождается как раз как следствие того испытания совести, которое для каждого из нас ежедневно необходимо.

К этому надо относиться как к вещи совершенно закономерной. Просто у врага своя работа и свое дело, которое он будет делать независимо от нас всю нашу жизнь и всю свою жизнь, а у нас другая работа и другое дело. Поэтому думать о том, что делает он, необходимости нет: он это все равно будет делать. Нам нужно думать о том, что делаем мы. Допустим, если мы знаем, что находимся в каком-то месте, где орудуют воры-карманники, что от нас зависит? Мы можем спрятать кошелек. Если мы его не спрятали, мы его лишимся. Но если мы его спрятали, то вероятно, что его не украдут. Если мы еще при этом какое-то время будем идти и за него держаться, то, скорее всего, он наверняка при нас останется. То же самое и здесь. Враг борет нас одним способом, мы борем его другим. Смущаться же и переживать из-за тех мыслей, о которых вы говорите, ни в коем случае не стоит, потому что вся жизнь христианина все равно проходит в этой борьбе, и мы в ней то побеждаем с помощью Божией, то проигрываем, то находимся в состоянии равновесия. Важно только не опускать руки и не говорить: «Все, я больше ничего делать не могу и не буду», потому что это состояние ведет к погибели.
 

К исповеди ни в коем случае не надо готовиться не только совместно с мужем, но и не надо в этот процесс вовлекать детей, пытаясь написать их детскую исповедь с ними вместе. Каждый человек – самостоятельная личность и должен подготовиться к покаянию сам, тем более что когда муж и жена друг другу свои грехи сообщают, ничего хорошего из этого не получается. Мы обязательно сталкиваемся с какими-то ситуациями, в которых у нас возникают непростые чувства друг к другу, и когда ты еще знаешь грехи человека, то подвергаешься при этом таким помыслам и искушениям, против которых трудно устоять. В некоторых дореволюционных пастырских руководствах содержалось увещание священнику, чтобы он никогда не ссорился со своими духовными чадами, потому что он знает о них все плохое, и всегда можно предположить, что именно этим знанием ссора и обусловлена. А это на священника, конечно, бросает тень… Поэтому лучше нигде и никому, кроме как на исповеди, не говорить о своих грехах, чтобы не напоминать себе ощущения этих грехов и не давать врагу повода воспрепятствовать расторжению нашего с этими грехами союза.
 

Безусловно, человек себя должен понуждать, потому что, по слову Евангелия, Царство Небесное силой берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12). Практически все доброе, что должно сделать, мы всегда будем делать с усилием. И если мы делаем что-то доброе с легкостью, с радостью, без превозмогания себя, то одно из двух: либо в этот момент нам помогает благодать Божия и мы вообще не трудимся, а она просто учит нас, показывает, как делать эти самые добрые дела; либо нам помогает враг, чтобы ввергнуть затем в бездну тщеславия, гордости, самолюбования. Во всех остальных случаях приходится себя вначале понуждать. При этом, когда человек регулярно себя к чему-то понуждает, ему становится это делать легче, а потом порой даже пропадает чувство тяжести и появляется радость.
 

Что касается исповеди, то здесь, казалось бы, должно быть естественное, непринужденное чувство. Вот я таскаю на себе мешок с грехами, как мешок с камнями, который меня пригнул к земле, и я должен радоваться возможности прийти на исповедь и все это с себя сбросить. Так бы оно и было, но есть еще враг, который к этому мешку прицепился и сверху на нем сидит. И он совершенно не хочет, чтобы мы шли и сбрасывали его с себя. И потому он начинает на наше сердце влиять. И надо сказать, что враг может нам не только мысли какие-то предлагать, но и буквально изменять состояние нашего сердца. Почему бывает, что мы идем причащаться, а у нас сердце как каменное? Святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет об этом именно как о следствии влияния врага на человеческое сердце. Диавол не может жить в нашем сердце с момента крещения, он не может им владеть по собственной воле, но оказывать на наше сердце влияние, его ожесточать или наоборот делать его каким-то мягким и малодушным он может. Но мы, в свою очередь, можем этому воспротивиться, и наше сердце по благодати Божией придет в то состояние, в котором оно должно быть. И еще очень важно знать: если мы сразу отбросили какую-то мысль и пошли, к примеру, утром в храм на исповедь, то по дороге нам будет все легче и легче. Если же мы долго топтались на пороге, размышляя: а может быть, в другой раз пойти, а может быть, не ходить сейчас, то нам всю дорогу придется этот мешок и того, кто его держит, тащить за собой, и это будет гораздо тяжелее.

Если мы были вовлечены в какой-то грех, то, безусловно, мы судимся в меру того, насколько мы в этом грехе участвовали сознательно. Если, например, папа и мама берут ребенка и тащат его к какому-то экстрасенсу, понятно, что вины ребенка в этом нет ровным счетом никакой. Но если тем не менее человек по достижении зрелого возраста об этом на исповеди скажет, его душе будет спокойней, хотя непосредственно его грехом это не является. Грехом может быть только то, что человек и по прошествии времени посещение экстрасенсов чем-то греховным не считает и не видит в этом ничего плохого.
 

С того периода, с которого мы сами себя помним. Существует формальное установление, согласно которому ребенок должен исповедоваться перед Причастием с семи лет. Но вместе с тем нередко приходится видеть детей, которые в семь лет не знают, что сказать на исповеди. А есть дети, которые в четыре года сами просят у родителей разрешения исповедаться. На самом деле, как только человек родился, в нем уже начинается действие страстей. Почему зачастую ребенок плачет? Только потому, что он боится, только потому, что он нуждается в маме, только потому, что он голоден? Нет, зачастую он плачет потому, что у него плохое настроение, потому что его что-то раздражает, потому что он на кого-то обижается, а значит, страсти уже действуют. И, возвращаясь к вопросу, с какого момента нужно начинать свою исповедь, можно сформулировать более точно: с того момента, когда мы впервые осознанно почувствовали в себе действие страстей. И не стоит при этом рассуждать о вменяемости-невменяемости нам этих страстей в соответствии с нашим возрастом.
 

Я нередко вспоминаю слова одного моего знакомого, который как-то раз пришел и говорит, напуганный: «Вот я чувствую, что я умру, будет Страшный суд, на этом Страшном суде мне покажут человека, которого я никогда не видел, не знал, не был с ним даже знаком… и окажется, что этот человек – я». На самом деле, мне кажется, это очень точный образ того, с чем каждый из нас может на Страшном суде столкнуться. И для человека, который к исповеди за всю жизнь готовится, она должна стать именно неким прообразом Страшного суда. И бывает, что тогда Господь дает человеку отчасти это ощущение испытать. На Страшном суде человек будет просить Бога о милости и больше всего будет желать именно милости. И поэтому, по слову святителя Феофана Затворника, нам нужно довести именно до некоего сердечного ощущения то, что мы люди погибающие, а может быть, даже уже практически погибшие, и, кроме милости Божией, нас спасти ничто не может. Вот знаете, мы произносим слова: «Господи, помилуй» и нередко воспринимаем их как какие-то привычные, особенно когда это прошение многократное. А на самом деле, если представить, что мы попали в какую-то трудную ситуацию и нас сейчас убивать будут, но есть кто-то, кого можно попросить, чтобы нас не убили, то, скорее всего, мы будем об этом просить достаточно прочувствованно. И вот из этой прочувствованности рождается то покаяние и та молитва, которые по-настоящему соединяют нас с Богом. Не хватает сил души человека пребывать в них каждый день, каждый час, но важно, чтобы человек к этому стремился и это в какой-то мере в его жизни присутствовало.
 

Естественно, что исповедь за всю прожитую человеком жизнь нельзя уложить в пять минут или даже в пятнадцать, потому что отрицательная, греховная составляющая в нашей жизни всегда очень велика. Генеральная исповедь может и должна быть достаточно долговременной, потому что неправильно, когда на этой исповеди человек говорит только, например: «согрешил против первой заповеди тем-то, тем-то…». Какой-то момент рассказа о грехе будет присутствовать, но именно о грехе, а не о жизни. И прежде всего говорить в более или менее широком контексте нужно, исповедуясь в каком-то тяжком грехе, поскольку священнику все-таки важно понять, при каких обстоятельствах человек его совершил. А самому кающемуся бывает важно при этом сказать о боли своей души – о той боли, которую, может быть, все это время он носил в себе. Но тем не менее несколько часов эта исповедь занимать все равно не должна.

Чтобы избежать излишней пространности, нужно, когда мы подготовились и написали уже все, что хотим сказать, сесть и пересмотреть: какие слова здесь являются лишними, без чего можно обойтись, а чего наоборот не хватает. И если человек к исповеди подготовится вдумчиво и сознательно, то она займет полчаса-час и вряд ли больше. И священник для этого время выбрать сможет. Если же какой-то священник скажет, что не хочет вообще у вас эту исповедь принимать, обратитесь к другому, потому что очевидно, что именно у этого священника вам исповедоваться не стоит и, может быть, не только в этом случае, но и во всех остальных, потому что если он не может для вас найти время по столь важному поводу, то это значит, что он не очень беспокоится о вашей душе.
 

Думаю, что нет, не к любому: обращаться нужно к тому, у кого вы исповедуетесь более или менее регулярно. Ведь вы рассказываете полную историю своей духовной болезни, и, чтобы не пересказывать ее потом еще одному, или даже не одному, священнику, лучше сразу постараться, по возможности, выбрать того, который будет вам помогать в вашем излечении потом.
 

Конечно, лучше договориться отдельно, потому что, например, на воскресной Литургии или даже на всенощном бдении в субботу вечером приносить генеральную исповедь очень неудобно. Лучше это сделать в будний день или во внебогослужебное время, чтобы спокойно, не переживая, что кто-то ждет, пока мы свою исповедь закончим, можно было исповедоваться.
 

 Трудно сказать, в чем заключается причина этого состояния в вашей конкретно ситуации. Но мне кажется, что вообще это бывает в тех случаях, когда в исповеди мы или сознательно, или по нерадению обходим то главное, в чем должны были бы исповедоваться. Порой приходится видеть, как человек приходит на исповедь и очень старательно исповедуется в том, что является в его жизни, по большому счету, второстепенным. А между тем на его пути совершенно очевидно стоит огромный валун, и он даже перста не прикладывает, чтобы его со своей дороги каким-то образом сдвинуть. Вот тогда бывает чувство богооставленности, потому что получается, что человек эту данную ему во спасение по милости Божией возможность изменения своей жизни не просто игнорирует, но как бы даже играет с ней. Это не есть богооставленность как таковая – это, скорее, такое наказательное состояние, которым человека Господь хочет вразумить, хочет человеку показать: что-то ты делаешь не так. Я думаю, что это одна из причин, и, наверное, наиболее важная. Но может быть порой и так, что человек испытывает свою совесть и понимает, что полностью обнажил свою душу, сказал все то, что должен был сказать, но тем не менее это состояние на него навалилось. Тогда это может быть попущением Божиим для укрепления человека в мужестве, в твердости и верности Ему. Любой христианин, придя на исповедь, страшно оскорбил и уничижил врага, и враг рода человеческого за это мстит. А Господь дает человеку потерпеть эту месть и душевную тяготу от нее, и тогда мы понимаем, в руках каких страшных сил мы находимся, когда согрешаем… Этот опыт тоже бывает на самом деле очень полезен.